«Я делюсь со зрителями самым главным – энергией»: новый голос Вертинского – Николай Терёшкин
В петербургском концертном зале, органично вписанном в музей-квартиру балерины Анны Павловой, зрителей встретили обаятельный конферансье и певец Кирилл Лозакович, пианист Дмитрий Мячин, скрипачка Евгения Гранова и сам «Вертинский» в исполнении камерного певца Николая Терёшкина.Обстановка располагала к открытому диалогу – теплый свет от свечей падал на рояль, стирая грань между сценой и залом. Вечер песенок Александра Вертинского «Дорогой длинною…» начался с лирической песни «За кулисами». Гипнотический взгляд и плавные жесты поющих рук артиста синтезируются в нечто космическое. Человек очень чуткий, с глубокими и грустными, как у Пьеро, глазами, с энергетикой постоянно ищущего творца, Николай согласился приоткрыть завесу возможностей голоса для каждого артиста.
– Почему ты выбрал такой неклассический репертуар, как песни Вертинского?
– Во-первых, я хорошо чувствую эту музыку, она близка мне с детства – дедушка очень любил песни Александра Вертинского, пел их под гитару. Герои этих песен – несчастные клоуны, маленькие актрисы и балерины – странным образом мне близки и знакомы. Одиночество и грусть пронизывает песни Вертинского (по крайней мере, на раннем этапе его творчества) Возможно, я нашел в этих песнях отражение своих чувств и мыслей.
Кроме того, образы в песнях Вертинского очень далеки от реальной бытовой жизни. Невиданные страны, удивительно красивые «рафинированные» женщины, попугайчики, черные карлики, пажи и королевы… Всё очень экзотическое и необычное. Я люблю фантастику, сказочные миры, и песни Вертинского – тоже другая вселенная. Далекий странный мир Серебряного века.
Во-вторых, этот репертуар связан с моим поиском себя как певца. Я довольно поздно увлекся пением, и первые пять лет меня учили петь в полный голос, а точнее – просто орать. Я пел арии из опер, но не мог мягко и душевно напеть простые песни. Однажды я осознал, что такое силовое пение было способом выразить боль, снять стресс через крик, даже самоутвердиться, но к настоящей музыке отношения не имело. Должен быть другой путь, но какой?
На востоке говорят: «Учитель приходит тогда, когда готов ученик». Я встретил своего учителя (с которым занимаюсь и до сих пор), и он полностью перевернул моё представление о певческом искусстве.
Мы перестали петь и перешли на чтение текстов песен. Задача – обмануть сознание. Мы с детства воспринимаем всё как программу к действию. Нужно спеть – сразу думаешь, как это сделать. Сознание ищет аналог, шаблон, чтобы повторить или воспроизвести. Чтение позволило сместить внимание с технического процесса пения на смысл текстов. И уже позже, когда сознание успокоилось, пришло ощущение, что не нужно ничего делать специально – наоборот, нужно отпустить тело и позволить голосу петься.
В разговоре голос звучит как звучит, мы и не думаем выстраивать его технически. Он просто выражает мысль. Я хотел петь так же легко, как говорю. Не голосом, не звуком, а душой и сердцем.
Музыка Вертинского очень хорошо вписалась в эту концепцию. В ней голос имеет совершенно второстепенное значение, гораздо важнее драматургия. Это больше актерская история, чем певческая. Вертинский говорил текст, и его речевая интонация идеально ложилась на мелодию, поэтому он звучал очень искренне. Это мелодекламация в чистом виде, по записям даже трудно понять, поёт он или говорит – эта грань размыта, разговор это пение, пение – это разговор.
Для того, чтобы исполнять Вертинского, я работал над ролью, как актёр. Разбирал не только смыслы песен, но и каждое слово, искал подтексты, изучал его биографию, впитывал и проживал его разговорные/музыкальные интонации. Певцы этим редко занимаются, к сожалению.
Эти «грустные песенки черного Пьеро» позволили мне уйти от звука в сторону смысла. И тогда голос проявился сам – мягкий и легкий (в противовес тяжелому резкому голосу, которым я пел раньше), а главное – очень искренний. И это внутреннее наполнение, эти искренность и честность исполнения очень подкупают зрителей. Они видят перед собой не певца, а живого человека, проникаются этими историями, начинают проживать их вместе с тобой.
Зрители с трепетом слушают песню «Доченьки», немного грустят с «Лиловым негром», смеются на словах «Как хорошо без женщин и без фраз».
Кроме того, образы в песнях Вертинского очень далеки от реальной бытовой жизни. Невиданные страны, удивительно красивые «рафинированные» женщины, попугайчики, черные карлики, пажи и королевы… Всё очень экзотическое и необычное. Я люблю фантастику, сказочные миры, и песни Вертинского – тоже другая вселенная. Далекий странный мир Серебряного века.
Во-вторых, этот репертуар связан с моим поиском себя как певца. Я довольно поздно увлекся пением, и первые пять лет меня учили петь в полный голос, а точнее – просто орать. Я пел арии из опер, но не мог мягко и душевно напеть простые песни. Однажды я осознал, что такое силовое пение было способом выразить боль, снять стресс через крик, даже самоутвердиться, но к настоящей музыке отношения не имело. Должен быть другой путь, но какой?
На востоке говорят: «Учитель приходит тогда, когда готов ученик». Я встретил своего учителя (с которым занимаюсь и до сих пор), и он полностью перевернул моё представление о певческом искусстве.
Мы перестали петь и перешли на чтение текстов песен. Задача – обмануть сознание. Мы с детства воспринимаем всё как программу к действию. Нужно спеть – сразу думаешь, как это сделать. Сознание ищет аналог, шаблон, чтобы повторить или воспроизвести. Чтение позволило сместить внимание с технического процесса пения на смысл текстов. И уже позже, когда сознание успокоилось, пришло ощущение, что не нужно ничего делать специально – наоборот, нужно отпустить тело и позволить голосу петься.
В разговоре голос звучит как звучит, мы и не думаем выстраивать его технически. Он просто выражает мысль. Я хотел петь так же легко, как говорю. Не голосом, не звуком, а душой и сердцем.
Музыка Вертинского очень хорошо вписалась в эту концепцию. В ней голос имеет совершенно второстепенное значение, гораздо важнее драматургия. Это больше актерская история, чем певческая. Вертинский говорил текст, и его речевая интонация идеально ложилась на мелодию, поэтому он звучал очень искренне. Это мелодекламация в чистом виде, по записям даже трудно понять, поёт он или говорит – эта грань размыта, разговор это пение, пение – это разговор.
Для того, чтобы исполнять Вертинского, я работал над ролью, как актёр. Разбирал не только смыслы песен, но и каждое слово, искал подтексты, изучал его биографию, впитывал и проживал его разговорные/музыкальные интонации. Певцы этим редко занимаются, к сожалению.
Эти «грустные песенки черного Пьеро» позволили мне уйти от звука в сторону смысла. И тогда голос проявился сам – мягкий и легкий (в противовес тяжелому резкому голосу, которым я пел раньше), а главное – очень искренний. И это внутреннее наполнение, эти искренность и честность исполнения очень подкупают зрителей. Они видят перед собой не певца, а живого человека, проникаются этими историями, начинают проживать их вместе с тобой.
Зрители с трепетом слушают песню «Доченьки», немного грустят с «Лиловым негром», смеются на словах «Как хорошо без женщин и без фраз».
– С какой программы и когда начались твои концерты?
– В составе студенческого хора я пел с 2007 года, мы исполняли русские народные песни и духовную музыку. Любимые композиторы – Кедров, Чесноков, Бортнянский.
С сольной программой начал выступать с конца 2019 года. Мой первый концерт назывался «Печальные песенки Александра Вертинского». Они действительно очень грустные. Вертинского окружала страшная нищета, в которую он был погружен с детства, и, конечно, война. Он пошел на фронт и служил санитаром на тыловом военно-санитарном поезде, ему давали тяжело раненых с оторванными руками и ногами. Всё это не могло не отразиться на его творчестве. Но даже в этих печальных песенках виден свет. Это отмечает и мой концертмейстер Дмитрий Мячин, по чистоте духа сравнивая песни Вертинского с музыкой Моцарта.
Есть ещё программа песен Вертинского и Петра Лещенко, это песни более лёгкого характера: романсы о любви, танго тридцатых годов.
Последняя программа – «Александр Вертинский. Дорогой длинною...», в ней мы хотели показать всю его жизнь через музыку – это и Париж, и Нью-Йорк, и Шанхай, и возращение на Родину спустя 25 лет скитаний по свету. Песни очень разноплановые – от грустных и ностальгических до ярко-гротескных, комических и философских. Эта музыка – практически исповедь. Очень личный концерт для меня: выбрал для зрителей не только известные хиты, но и редкие песни, особенно волнующие меня сейчас.
С сольной программой начал выступать с конца 2019 года. Мой первый концерт назывался «Печальные песенки Александра Вертинского». Они действительно очень грустные. Вертинского окружала страшная нищета, в которую он был погружен с детства, и, конечно, война. Он пошел на фронт и служил санитаром на тыловом военно-санитарном поезде, ему давали тяжело раненых с оторванными руками и ногами. Всё это не могло не отразиться на его творчестве. Но даже в этих печальных песенках виден свет. Это отмечает и мой концертмейстер Дмитрий Мячин, по чистоте духа сравнивая песни Вертинского с музыкой Моцарта.
Есть ещё программа песен Вертинского и Петра Лещенко, это песни более лёгкого характера: романсы о любви, танго тридцатых годов.
Последняя программа – «Александр Вертинский. Дорогой длинною...», в ней мы хотели показать всю его жизнь через музыку – это и Париж, и Нью-Йорк, и Шанхай, и возращение на Родину спустя 25 лет скитаний по свету. Песни очень разноплановые – от грустных и ностальгических до ярко-гротескных, комических и философских. Эта музыка – практически исповедь. Очень личный концерт для меня: выбрал для зрителей не только известные хиты, но и редкие песни, особенно волнующие меня сейчас.
– Твоя самая любимая песня Вертинского?
– Сложный вопрос, у него больше ста песен, и даже в большой концерт из двадцати композиций тяжело выбрать материал... Они все очень интересные, из каждой можно сделать маленький спектакль.
Есть одна песня, которая для меня является ключом к пониманию музыки Вертинского – «За кулисами». В ней очень характерные для Вертинского интонации и мелодика. «За кулисами» обычно ставлю первой в концерт, она помогает мне настроиться и прочувствовать всю последующую программу.
Из последнего, что я взял, мне очень нравится песня на стихи Маяковского «Сумасшедший маэстро». Настолько необычная и гротескная, что публика сидит с широко открытыми глазами не понимает, что вообще происходит!
Неожиданный переход в концертной программе к песне «Сумасшедший маэстро». Каждый зале открыл рот и долго не мог прийти в себя - только что нежный голос Николая загремел и заскрежетал резкими рифмами Маяковского!
Есть одна песня, которая для меня является ключом к пониманию музыки Вертинского – «За кулисами». В ней очень характерные для Вертинского интонации и мелодика. «За кулисами» обычно ставлю первой в концерт, она помогает мне настроиться и прочувствовать всю последующую программу.
Из последнего, что я взял, мне очень нравится песня на стихи Маяковского «Сумасшедший маэстро». Настолько необычная и гротескная, что публика сидит с широко открытыми глазами не понимает, что вообще происходит!
Неожиданный переход в концертной программе к песне «Сумасшедший маэстро». Каждый зале открыл рот и долго не мог прийти в себя - только что нежный голос Николая загремел и заскрежетал резкими рифмами Маяковского!
– Голос – инструмент, который помогает нам выразить что-то?
– Голос – это, в первую очередь, продукт внутреннего состояния. Я делюсь со зрителями самым главным – не голосом, не песнями, а состоянием и энергией.
Искусство сейчас требует ярких образов: шум, свет, экраны, спецэффекты. Публика избалована, сложно удержать ее внимание. Когда исполнителю не хватает внутреннего наполнения, приходится заменять его внешним блеском. Я же стараюсь держать зрителя только за счёт состояния, смыслов, образов. Иногда, чтобы дополнительно погрузить зрителя в нужную атмосферу, беру на концерт портрет Вертинского. Но даже эта деталь лишняя, достаточно живого голоса и рояля.
Для того, чтобы зритель не терял внимание, артист должен обладать стопроцентной концентрацией. Я отслеживаю приход каждого слова, это осознанное проживание каждого момента на сцене, настоящая медитация.
В пении Николай использует методы йоги для концентрации внимания. Творчество проявляется, считает артист, только в моменте. Такое состояние Николая особенно чувствовалось в песне «В синем и далеком океане».
При таком подходе к пению публика не столько слушает голос, сколько считывает состояние и энергию исполнителя. Когда исполнитель находится в светлом, солнечном состоянии (вспомните лучезарную улыбку Лучано Паваротти), когда исполнитель находится «в потоке» и голос льётся свободно, у зрителя есть возможность приобщиться к этому потоку, тоже почувствовать эту свободу.
И бывают очень интересные случаи, зрители пишут, что во время пения у них переставала болеть голова, уходили мышечные зажимы, им становилось легче дышать и так далее. И в этом нет никакой мистики – они просто считывают внутреннее состояние исполнителя.
Николай уверен, что петь нужно осознанно. Для певца не должно быть задачи технически исполнить песню или романс, в первую очередь, нужно задуматься, что он хочет сказать, чем поделится сегодня, какие чувства выбранные песни всколыхнут в зрителе.
Были, конечно, певцы с исключительными голосами, которые могли пренебречь ролью и смыслом за счет красоты звука. Известно, что великий тенор Мазини в оперных спектаклях настолько свободно относился к ролям, что гримировал себе только одну половину лица, а потом выходил на сцену и пел в профиль, имея колоссальный успех у публики. Таким титанам достаточно красоты голоса для передачи состояния, но это скорее исключение из правил.
Искусство сейчас требует ярких образов: шум, свет, экраны, спецэффекты. Публика избалована, сложно удержать ее внимание. Когда исполнителю не хватает внутреннего наполнения, приходится заменять его внешним блеском. Я же стараюсь держать зрителя только за счёт состояния, смыслов, образов. Иногда, чтобы дополнительно погрузить зрителя в нужную атмосферу, беру на концерт портрет Вертинского. Но даже эта деталь лишняя, достаточно живого голоса и рояля.
Для того, чтобы зритель не терял внимание, артист должен обладать стопроцентной концентрацией. Я отслеживаю приход каждого слова, это осознанное проживание каждого момента на сцене, настоящая медитация.
В пении Николай использует методы йоги для концентрации внимания. Творчество проявляется, считает артист, только в моменте. Такое состояние Николая особенно чувствовалось в песне «В синем и далеком океане».
При таком подходе к пению публика не столько слушает голос, сколько считывает состояние и энергию исполнителя. Когда исполнитель находится в светлом, солнечном состоянии (вспомните лучезарную улыбку Лучано Паваротти), когда исполнитель находится «в потоке» и голос льётся свободно, у зрителя есть возможность приобщиться к этому потоку, тоже почувствовать эту свободу.
И бывают очень интересные случаи, зрители пишут, что во время пения у них переставала болеть голова, уходили мышечные зажимы, им становилось легче дышать и так далее. И в этом нет никакой мистики – они просто считывают внутреннее состояние исполнителя.
Николай уверен, что петь нужно осознанно. Для певца не должно быть задачи технически исполнить песню или романс, в первую очередь, нужно задуматься, что он хочет сказать, чем поделится сегодня, какие чувства выбранные песни всколыхнут в зрителе.
Были, конечно, певцы с исключительными голосами, которые могли пренебречь ролью и смыслом за счет красоты звука. Известно, что великий тенор Мазини в оперных спектаклях настолько свободно относился к ролям, что гримировал себе только одну половину лица, а потом выходил на сцену и пел в профиль, имея колоссальный успех у публики. Таким титанам достаточно красоты голоса для передачи состояния, но это скорее исключение из правил.
– Назови своих любимых исполнителей.
– Я люблю старых певцов, на их пластинках можно услышать певческую школу в чистом виде. Важно понимать, что именно слушать. На старых записях тембр едва различим из-за несовершенства звукозаписи того времени, но есть гораздо более важные вещи, стоящие за голосом, на втором плане.
Фернандо де Лючия, совершенно забытое имя, итальянский тенор, яркий представитель школы Бельканто. У него просто потрясающее пианиссимо, очень ровное звуковедение. Ощущение почти что потустороннее, живой человек просто не может так петь! Такое мягкое и сладкое звучание, совершенно свободное, он поёт, словно поливает густым мёдом.
Тенор Дмитрий Смирнов – тоже один из моих любимых певцов начала двадцатого века. Сегодня тоже почти забытый. Кстати, Смирнов писал в автобиографии, что всегда стремился не петь, а свободно говорить на всем певческом диапазоне. Я нахожу в этих словах подтверждение своего понимания пения.
Фернандо де Лючия, совершенно забытое имя, итальянский тенор, яркий представитель школы Бельканто. У него просто потрясающее пианиссимо, очень ровное звуковедение. Ощущение почти что потустороннее, живой человек просто не может так петь! Такое мягкое и сладкое звучание, совершенно свободное, он поёт, словно поливает густым мёдом.
Тенор Дмитрий Смирнов – тоже один из моих любимых певцов начала двадцатого века. Сегодня тоже почти забытый. Кстати, Смирнов писал в автобиографии, что всегда стремился не петь, а свободно говорить на всем певческом диапазоне. Я нахожу в этих словах подтверждение своего понимания пения.
– Неожиданный вопрос: какой голос по звучанию тебя привлекает больше всего?
– Тембрально больше всего нравится бас-профундо, люблю глубокие вибрации контроктавы, я бы хотел петь таким голосом! Но у меня более высокий голос, между баритоном и тенором. В хоре я успел попеть все мужские партии – баса, баритона и тенора, и во всех есть своя красота.
Женские голоса мне не очень нравятся, у многих современных певиц (впрочем, и у современных певцов тоже) они кажутся слишком резкими. Но опять-таки, это вопрос школы, а не типа голоса. Если взять певиц старой школы, например, Луизу Тетраццини, они пели мягко на всём диапазоне, и даже крайне верхние ноты не выдавливали, а свободно пропевали. Если бы так пели и сегодня!
Женские голоса мне не очень нравятся, у многих современных певиц (впрочем, и у современных певцов тоже) они кажутся слишком резкими. Но опять-таки, это вопрос школы, а не типа голоса. Если взять певиц старой школы, например, Луизу Тетраццини, они пели мягко на всём диапазоне, и даже крайне верхние ноты не выдавливали, а свободно пропевали. Если бы так пели и сегодня!
– Как часто ты поешь на публике, есть ли концерты в других городах России?
– Меня приглашают участвовать в концертах и спектаклях, иногда это одно выступление в месяц, иногда несколько. Выход на пару песен мне не так интересен, только почувствуешь публику – пора уходить за кулисы.
Совсем другое дело – сольные концерты. Они дают возможность не только наладить контакт со зрителем, но и выстроить диалог и вместе прожить эту музыку. А самое ценное для меня – видеть, как к концу концерта меняются лица зрителей, как светятся их глаза. И если удается своим выступлением вдохновить людей, дать им неподдельные переживания, пищу для размышлений – я на верном пути!
Сольные концерты я даю в основном в Петербурге, пока не часто, несколько раз в год. Пробую выступать и в других городах: в Коломне, в Кирове, в Великом Новгороде, в Москве, в Бежецке (Тверская область). У меня нет продюсера, я сам организую концерты, выстраиваю и готовлю программу, ищу площадки и приглашаю публику.
Совсем другое дело – сольные концерты. Они дают возможность не только наладить контакт со зрителем, но и выстроить диалог и вместе прожить эту музыку. А самое ценное для меня – видеть, как к концу концерта меняются лица зрителей, как светятся их глаза. И если удается своим выступлением вдохновить людей, дать им неподдельные переживания, пищу для размышлений – я на верном пути!
Сольные концерты я даю в основном в Петербурге, пока не часто, несколько раз в год. Пробую выступать и в других городах: в Коломне, в Кирове, в Великом Новгороде, в Москве, в Бежецке (Тверская область). У меня нет продюсера, я сам организую концерты, выстраиваю и готовлю программу, ищу площадки и приглашаю публику.
– Расскажи про свою команду, которая помогает в реализации концертов.
– Уже пятый год я работаю с концертмейстером Дмитрием Мячиным. Один из лучших пианистов Петербурга, на мой взгляд.
Творчество – это не работа по шаблонам. Голос приходит, исходя из состояния, а состояния всё время разные. Очень важно, чтобы пианист чувствовал певца, чтобы вы были в одном потоке, на одной волне. В голосе что-то новое промелькнуло, моментально поменялась игра. У пианиста пошла импровизация, это меняет характер и краски голоса.
С Дмитрием как раз такая история – мы чувствуем друг друга и это делает нашу музыку живой. Надеюсь, это будет долгий творческий союз!
Партию скрипки часто исполняет Евгения Гранова. С радостью разделяю сцену и с певцами. Это молодой тенор Кирилл Лозакович, очень артистичный, с потрясающе сильным голосом; это сопрано Дарья Куликова, душевная и задумчивая. На нескольких концертах я выступал с известным петербургским баритоном Сергеем Зыковым. Он не только отличный певец, но и удивительно дружелюбный человек с искрометным чувством юмора!
Для меня очень важны личностные качества своих коллег. Только на общей энергии, на общем позитивном творческом подъёме, на общих ценностях и восприятии музыки можно выстроить хорошую концертную программу.
Творчество – это не работа по шаблонам. Голос приходит, исходя из состояния, а состояния всё время разные. Очень важно, чтобы пианист чувствовал певца, чтобы вы были в одном потоке, на одной волне. В голосе что-то новое промелькнуло, моментально поменялась игра. У пианиста пошла импровизация, это меняет характер и краски голоса.
С Дмитрием как раз такая история – мы чувствуем друг друга и это делает нашу музыку живой. Надеюсь, это будет долгий творческий союз!
Партию скрипки часто исполняет Евгения Гранова. С радостью разделяю сцену и с певцами. Это молодой тенор Кирилл Лозакович, очень артистичный, с потрясающе сильным голосом; это сопрано Дарья Куликова, душевная и задумчивая. На нескольких концертах я выступал с известным петербургским баритоном Сергеем Зыковым. Он не только отличный певец, но и удивительно дружелюбный человек с искрометным чувством юмора!
Для меня очень важны личностные качества своих коллег. Только на общей энергии, на общем позитивном творческом подъёме, на общих ценностях и восприятии музыки можно выстроить хорошую концертную программу.
– В каком зале, на какой площадке ты мечтаешь выступить?
– В Малом зале Филармонии в Петербурге. Это прекрасный акустический зал, и такая интимная камерная музыка, как песни Вертинского, отлично бы в нём звучала.
– Петь может каждый человек, или обязательно нужен талант?
– Весь мой путь показывает, что петь может каждый. Конечно, это здорово, если есть предрасположенность, большой голос, однако, это не главное.
Мой учитель говорил, что для певца наиболее важны три качества: здоровье, музыкальность, «не могу не петь». Возможно, «не могу не петь» – самое главное из них.
Я по образованию режиссёр, и музыкой начал заниматься не с детства, как большинство музыкантов, а лет с семнадцати. Я прекрасно лепил, рисовал, а к музыке не было никаких талантов. Не было даже музыкального слуха, я просто не попадал в ноты! Но было одно – очень сильное желание научиться.
Было очень непросто, особенно развить слух, чувство ритма и другие базовые музыкальные способности, которые у многих людей просто есть от рождения. Потом был долгий поиск своего учителя, своего подхода к пению. Я терял голос и был вынужден начинать весь путь с самого начала.
Всё в итоге сложилось совсем не так, как ожидал. Хоть я и не стал оперным певцом, но даю сольные концерты, нашёл свою, подходящую моему голосу школу пения, свою нишу и свой репертуар. Пока в основном это камерный жанр, песни и романсы, что будет дальше – увидим!
А возвращаясь к вопросу – да, петь может каждый, вне зависимости от голоса и таланта. Было бы только желание учиться и развиваться в этой сфере! А если есть, что сказать – слушатель обязательно найдётся!
Мой учитель говорил, что для певца наиболее важны три качества: здоровье, музыкальность, «не могу не петь». Возможно, «не могу не петь» – самое главное из них.
Я по образованию режиссёр, и музыкой начал заниматься не с детства, как большинство музыкантов, а лет с семнадцати. Я прекрасно лепил, рисовал, а к музыке не было никаких талантов. Не было даже музыкального слуха, я просто не попадал в ноты! Но было одно – очень сильное желание научиться.
Было очень непросто, особенно развить слух, чувство ритма и другие базовые музыкальные способности, которые у многих людей просто есть от рождения. Потом был долгий поиск своего учителя, своего подхода к пению. Я терял голос и был вынужден начинать весь путь с самого начала.
Всё в итоге сложилось совсем не так, как ожидал. Хоть я и не стал оперным певцом, но даю сольные концерты, нашёл свою, подходящую моему голосу школу пения, свою нишу и свой репертуар. Пока в основном это камерный жанр, песни и романсы, что будет дальше – увидим!
А возвращаясь к вопросу – да, петь может каждый, вне зависимости от голоса и таланта. Было бы только желание учиться и развиваться в этой сфере! А если есть, что сказать – слушатель обязательно найдётся!
Вам понравилась статья?